Крот 3. Сага о криминале - Виктор Мережко

– Не совсем, батоно.

– Налет. Ночью будет сумасшедший налет на ипподром. Через час собери людей, обсудим детали.

Была уже глубокая ночь.

Важа и Вован сидели в одной из комнат загородного домика, за бутылкой вина вели разговор. Оба были уже изрядно под хмельком, поэтому говорили искренне, может, даже излишне эмоционально.

– Хочешь откровенно? – говорил Вован. – Я уже устал от всего – от стрельбы, от страха, от напряжения. Хочется просто жить. Обзавестись семьей, детьми. Вот у меня Муська… Классная девка! Думаешь, ей легко со мной? С моей суматошной жизнью?

– Нелегко, – согласился хмельной Важа.

– Надоело. Не хочу больше криминала! Устал!

– Думаешь, я не устал?

– Так какие проблемы? Давай завязывать.

– Как? Ты же знаешь, откуда и от кого я сбежал.

– Сбежал и живи. Бабок я тебе дам, девку Муська подыщет. Что еще тебе нужно?

– Спокойствия. Вахтанг все равно не успокоится, будет искать меня.

– Значит, примем меры против Вахтанга. А какой выход? Какой?

– Вот видишь, – печально усмехнулся Важа. – Значит, опять война.

– Да, с твоим родичем война. Определенно… Этот просто так не успокоится. Но после этого можно будет и пожить нормально.

– Не знаю. Не уверен… После Вахтанга обязательно еще кто-нибудь найдется.

Из соседней комнаты вошла заспанная Муська.

– Ну, долго вы еще будете сидеть, мужики? Пора спать, уже почти час ночи.

Вдруг резко заиграл мобильник Вована, он включил его. Выслушал, вскочил, закричал:

– Что? Когда?! Сейчас буду! Буду, говорю, сейчас! – белыми от потрясения глазами посмотрел на Важу, потом на Муську. – Был налет на ипподром. Все, суки, разнесли… В клочья!

…Вован и Важа бродили по разрушенным коридорам офиса. Выбитые стекла, иссеченные пулями стены, развороченные взрывами комнаты.

Сирены милицейских и пожарных машин перекликались между собой, по коридорам туда-обратно бегали озабоченные люди, ржали испуганные лошади, кое-где выбивался огонь пожара.

Вован плакал, растирая слезы по мокрому лицу.

– Но я же не хочу воевать. Не хочу больше стрелять. А меня заставляют… Ну когда это кончится?

Подбежал запыхавшийся и взволнованный работник, сообщил:

– Владимир Иванович, много раненых и убитых лошадей. Что с ними делать?

– Сейчас иду. Сейчас, – ответил директор, перевел взгляд на Важу. – Вахтанг?

– Да, – кивнул тот.

– Уверен?

– Знаю. Не думал, что решится на такое… И я ему этого не прощу.

Во двор въехало несколько джипов, из них быстро выбрались Кузьмичев, Старков, Костя.

Они отыскали Вована в конюшне возле тревожно ржущих лошадей. Сергей подошел к другу, обнял.

– Держись. Мы свое возьмем.

В сторонке стоял Важа и полными горя глазами смотрел на происходящее.

Анонс на телевизионном экране бил жестко, коротко и интригующе. Сначала шло несколько «стреляющих» титров под мощную музыку:

СМОТРИТЕ ЗАВТРА В 20.00 НА НАШЕМ КАНАЛЕ!САМЫЙ СПЕЦИАЛЬНЫЙ!САМЫЙ СЕНСАЦИОННЫЙ!САМЫЙ СКАНДАЛЬНЫЙ!САМЫЙ ОБЪЕКТИВНЫЙ!ВЫПУСК ПРОГРАММЫ «РВУЩИЕСЯ К ВЛАСТИ»!

И после титров – фрагменты из самой программы.

Бритоголовые, громящие улицы Сибирска.

Собрание бритоголовых в зале. Выступление перед ними Зуслова.

Затем выступление Жилина по Сибирскому телевидению.

И после этого снова бритоголовые, громящие улицы, витрины магазинов, рынки. Милиция, избивающая бритоголовых. Раненые на асфальте, кровь на асфальте…

НЕ ПРОПУСТИТЕСПЕЦИАЛЬНЫЙ ВЫПУСК ПРОГРАММЫ«РВУЩИЕСЯ К ВЛАСТИ»!

…Толпа скинов – около тысячи человек – полукругом оцепила здание телекомпании, парни выкрикивали проклятия и брань, пытались прорвать милицейский кордон, бросали камни, размахивали железными прутами.

– По-ка-жись, Кузь-ма! По-ка-жись, Кузь-ма! По-ка-жись, Кузь-ма! – скандировали собравшиеся.

Потом:

– Су-ка! Су-ка! Су-ка!

– У-блю-док! У-блю-док! У-блю-док!

И снова:

– По-ка-жись, Кузь-ма! По-ка-жись, Кузь-ма! По-ка-жись, Кузь-ма!

Раздались призывы милиции, усиленные динамиками, пошли в ход резиновые дубинки.

– Освободить площадь! Освободить площадь! Приказываю – разойтись! Приказываю – разойтись!

И в ответ:

– Су-ки! Су-ки! Су-ки!

– Ви-ват Рос-си-я! Ви-ват Рос-си-я! Ви-ват Росси-я!

Поодаль, метрах в пятистах от главных событий, в черном «БМВ» сидели Зуслов и Гамаюн.

– Распорядись, чтобы начинали отходить, – сказал Алексей Иванович.

– А не рано ли? – усомнился Гамаюн.

– Как бы не было поздно. Мальчики заведутся, потом их не остановишь. Могут быть жертвы. А нам перед съездом это ни к чему.

Гамаюн посигналил кому-то фарами, к ним тут же подкатил автомобиль с тонированными стеклами. Гамаюн приказал высунувшемуся из кабины парню:

– Начинайте отходить.

– Может, еще минут десять?

– Начинайте отходить!

– Есть.

Автомобиль укатил, Гамаюн повернулся к Зуслову:

– А если завтра программа все-таки выйдет в эфир?

Тот помолчал, пожевал тонкими сухими губами, усмехнулся:

– Программа не выйдет. У меня кое-что припасено.

Любаня стояла перед Зусловым, бледная, спокойная, достойная. Смотрела на шефа преданно, внимательно.

– Ты все поняла? – спросил он.

– Да.

– Ты понимаешь, что идешь на смерть?

– Да.

– И понимаешь, во имя чего?

– Да.

– Сформулируй.

– Во имя будущего, во имя России, во имя моего народа.

– Тебе не страшно?

– Нет.

– Ты ни в чем не сомневаешься?

– Нет.

– У тебя есть еще шанс передумать.

– Нет.

Зуслов подошел к ней, обнял, поцеловал в голову.

– Спасибо, моя девочка… Твое имя будет вписано золотыми буквами в историю Отечества.

Отстранил от себя, пристально посмотрел девушке в глаза.

– А меня прости. Я любил тебя.

Она кивнула:

– Я простила.

Алексей Иванович еще раз поцеловал ее, встал перед нею на колени, прикоснулся губами к чуть выступающему животу.

– Я благословляю тебя.

Любаня вышла из кабинета Зуслова, увидела Леху, поджидающего ее. Остановилась, просветленно и легко улыбнулась ему.

– Ты прямо как хвостик за мной…

– Чего он от тебя хотел? – спросил тот.

– Я уезжаю, – сказала девушка.

– Куда?

– В командировку.

– Куда?

Она провела ладонью по его лицу.

– Дурачок… Ты же знаешь, что я не скажу. Нельзя говорить.

– Но мне можно?

– Тебе тем более нельзя.

– Почему?

– Потому… – Любаня помолчала, снова провела рукой по лицу Лехи. – Знаешь, что я вдруг поняла? Поняла, что люблю тебя.

Он рывком обнял ее, прижал к себе. И так они стояли какое-то время, не шевелясь. Потом Леха отпустил девушку, отвел в коридор, усадил на диванчик.

– Куда он тебя отсылает?

– Далеко, – тихо произнесла она.

– Надолго?

– Думаю, надолго… – Любаня помолчала, добавила: – Очень надолго.

Леха крепко взял ее за плечи, встряхнул:

– Что он задумал?

Она посмотрела на него, легко улыбнулась:

– Все хорошо.

– Ты видела по телевизору?

– Видела. И все равно я верю Алексею Ивановичу.

– Что он задумал? – почти выкрикнул Леха.

Девушка отцепила его руки от своих плечей, вздохнула:

– Все будет хорошо… Мы обязательно встретимся. Когда-нибудь… – В глазах вдруг появились слезы, она тут же смахнула их. – Жаль только вот ребеночка… Но все равно, он останется со мной.

– Что? – ничего не понимая, спросил Леха, глядя на Любаню. – Что ты говоришь?

Она молчала.

– Люба! Любаня!

Она снова подняла на него глаза.

– Чтоб ты знал… Ребенок твой. Просто раньше я не хотела тебе это говорить. Теперь говорю. Чтоб ты ничего не думал.

…Любаня сидела в стареньком «жигуле» недалеко от главного входа в офис Кузьмичева, ждала. Входили и выходили люди, подъезжали крутые автомобили, но Кузьмичева пока видно не было.

Любаня взяла мобильник, набрала номер.

– Будьте добры Сергея Андреевича.

– Еще не подъехал, – ответила заученным тоном секретарша. – Что передать?

– Ничего, спасибо.

От постоянного напряжения слезились глаза, она время от времени придавливала их кулачком, по-прежнему не сводя взгляда с входа в корпорацию.

И вдруг Любаня даже не увидела, а сразу почувствовала, что приехал Сам. Во двор с мигалкой вкатил один автомобиль, за ним второй, и только после этого показался крутой джип.

Девушка напряглась, подалась вперед, взялась на ручку дверцы.

Из джипа выскочили сначала охранники, затем вышел и сам Кузьмичев. Сказал что-то веселое, оглянулся, махнул Старкову, Вовану и Косте, которые выбрались из второго джипа, чтобы подтягивались к нему.